Так вот, в результате я сижу в курной избушке, — часто без хлеба, на одном картофеле, — наступают холода, дров нет, нет и кредита, и пишу Вам. Я хочу сказать раз навсегда: не оттого я редко пишу Вам, что мне не хочется, — мне не хочется расстраивать Вас, не расстраивать же мне не удастся: я — поэт интимный, искренний, мне не удастся лгать и не хочется. Я и стихов-то полгода писать не могу. Спасибо Вам за все сердечное. Пишите иногда, — мне приятны Ваши письма. У меня же и на марку часто нет. Асю поцелуйте милого. И сама Вы — милая и хорошая для меня всегда. И знаете:
такая нужда, а злобы нет ни к кому. Уж такова, видно, душа поэта. Жена Вам очень кланяется, благодарит за все доброе. Ручки Ваши целую.
Ваш Игорь.
Дорогая Августа Дмитриевна!
Я только вчера вернулся из Luunja, где с 25.VI гостил на даче у Виснапу. Почты там вблизи нет (3 версты, а я целодневно сидел на Эмбахе и не мог оторваться от своей рыбы). Вот этим и объясняется запоздание этого письма, что очень обидно для меня, поверьте.
Время провели приятно, я ловил много окуней, подлещиков и ершей, ездили с «дорожкой», на которую попадались изрядные щуки. По Эмбаху большое движение: пароходы, баржи, лес, лодки, парусники. Много русских — причудских — рыбаков. Над рекой стоит Русская речь, иногда весьма рискованная, и это несколько странно в европейской цивилизованной стране. Я как-то основательно отвык от этой «русскости» за эти 12 лет. Вообще в Причудье народ дик и темен, и эстам приходится много прикладывать труда в борьбе с косностью края.
На днях в Юрьеве вышла моя новая книга «Поэму Эстонии» (переводы из 33 поэтов). Издатель прислал мне всего один экземпл<яр>, мотивируя дороговизной издания (1 доллар). Поэтому я лишен удовольствия выслать Вам книгу. Если пожелаете приобрести, адрес: Estland, Tartu, Jaani uul. 15, Vadim Bergmann.
Сейчас тороплюсь закончить письмо, т. к. меня ждут на озере. Надеюсь в будущем письме побеседовать с Вами подробнее. Фел<исса> Мих<айловна> просит передать Вам ее искренний привет, целую Ваши ручки
Ваш Игорь.
Дорогая Августа Дмитриевна!
Получил Ваши открытки. Рад, что все выяснилось. Итак, каждое пятое пишу Вам впредь. Да, мы с женой жалели, что, проезжая Берлин, не могли с Вами повидаться, но мы не были в городе, а просто пересели из поезда в поезд в Шарлоттенбурге. Ехали через Аахен, Ганновер, Кельн, Эссен. В Париже еще было тепло, шли все время дожди, а уж в Германии было много снега. Да, поездка наша была весьма длительной: с 21.Х по 4.III. За это время дал концерт в Варшаве, три в Белграде, два в Париже, два в Дубровнике (Рагуза), два в Горажде. По одному в Суботице, Любляне, Сараево. Державная комиссия предложила мне дать вечера в женских инст<итутах> и кадетских корпусах. Таким образом, мы побывали в Горажде, Белой Церкви, Великой Кикинде и Новом Бечее. В Научном Инст<итуте> в Белграде, при Палате Академии Наук, я прочел две лекции: «Первая книга Фофанова» и «Эстляндские триолеты Сологуба» и свой роман в стихах «Lugne». Держ<авная> ком<иссия> приобрела у меня три книги моих стихов: «Классические розы» (1922–1930), «Медальоны» и «Lugne». Первая книга на днях выйдет в свет (я уже читал дней пять назад корректуру) и поступит ВСЮДУ в продажу. Весною выйдут и другие.
Неделю провели мы на Адриатике. (У нас были бесплатные билеты 1 класса на три месяца по всей Югославии). Жили в Рагузе на берегу моря. Чудесная вилла в саду. Апельсины, лимоны миндаль, розы, глицинии. И это 18–24 января. 28–30 на солнце, 15–16 в тени! В открытом авто совершили дивную поездку в Цетинье через Ерцеговни, Зеленику, Пераст, Каттаро. перевалили хребет (1700 метров), видели близко Ловцен (2300). В Каттаро изнывали от тепла, через час, поднявшись по 28 серпантинам в гору, зябли от холода. Как красива Югославия! Я говорю о Боснии, Герцеговине и Далмации. Да и Монтенегро прелестно.
Когда из Любляны альпийским экспрессом ехали около восьми часов по Швейцарии, это нас уже оставляло холодными. Ни в какое сравнение Югославия идти не может. В ней все так величественно-примитивно, дико и потрясающе. 36 часов от Белграда до Рагузы поезд извивается в скалах над безднами. Более 300 тоннелей. Цвет рек изумительный: не малахит, не изумруд, не бирюза, — невыразимо-зеленый, ядовито, яростно! Как обозначить его точно? Нет слов, нет красок. Такова, напр<имер>, Дрина в Боснии. Поезд долго идет вдоль ее извилин. Между Вишеградом и Усти-Прача. Уже несколько стихотворений написал я в пути. Но, конечно, это почти невозможно передать.
Успех был всюду выдающийся, но дорога (отэли, поезда и пр.) очень дорога, так что материально мы пока что не разбогатели, но до окт<ября> кое-как продержимся и — снова в путь. Маршрут намечен следующий: Ковно, Берлин, Брюссель, Париж, Ницца, Югославия, Болгария, Румыния. В последних двух странах мы еще не были. Кроме того, не были в Сербии в Мариборе, Сомборе, Загребе, Нише, Скоплье и Новом Саду. Между тем, многие из этих городов звали дать вечера. Придется и повторить в некоторых, как, напр<имер>, Париж, Любляна, Сараево, Белград, Суботица, Горажда, Рагуза. В Ковно не был с 1921 г., в Берлине с 1925 г. Как Вы думаете относительно Берлина? Много ли сейчас русских, не отражается ли кризис на посещаемости театров и концертов? Если посоветуете, остановимся и дадим вечер, если нет — проедем мимо, повидавшись денек с Вами. Впрочем, до осени времени еще много, и неизвестно многое… В Париже встретили Ремизова, Тэффи, Оцупа, многих старых знакомых, в том числе Анаиду и Петра Костановых. У них и жили последние 10 дней. Сначала жили в Boubgne, на Denfert Rocherau, У леса Булонского, куда часто ходили гулять. Встречались там и с Юсуповыми, у которых бывали иногда. И они были у меня на концерте. Княгиня Ирина все еще очень интересна и красива, хотя 22.11 было 17лет как она замужем. Милые, простые люди, очень любящие искусство вообще, мои стихи в частности. Петр Маркович все хворает, нервничает. Жаль его. И заработки скверные совсем.